Для начала надо помнить, что практически любая веревка на флоте может называться концом, хоть с руку толщиной, хоть с карандаш. К примеру - буксирный конец: то, с помощью чего суда таскают друг друга - он может быть и стальным, но все равно конец.
Швартовыми концами судно привязывают к берегу, а с помощью бросательного конца как раз на берег швартовые и подаются. К тоненькому бросательному крепится толстый швартовый, бросательный кидается на берег, а за него подтягивают уже и швартовый. Чтобы удобнее и дальше закинуть бросательный, к его свободному концу (конец конца, бггг) присоединен грузик размером с кулак, состоящий из брезентового мешочка, наполненного песком и оплетенного шнуром, который могут назвать каболкой (это вам не нужно). Так вот, этот грузик и называется легкостью (иногда легостью).
Х.з., почему.
Вот видно, как швартовщики, приняв бросательный, вытягивают за него швартовый конец. Легость - тот оранжевый шарик в отдалении.
Не могу не поныть о деградации человечества, каковой процесс проник и в эту деликатную область. Теперь, при общем падении морской культуры, когда на жабодавах вы вполне себе обыденно можете увидеть матроса, плюющего шелуху от семечек на палубу, а боцман, вместо того, чтобы уебать его за это первым подвернувшимся предметом, проходит мимо, - стоит ли говорить, что мастеров оплести легость каболкой почти не осталось.
И тупо вырезают из литой резины гулю подходящего размера и крепят к бросательному.
А теперь представьте себе швартовку судна при отжимном ветре.
Это когда ветер дует от причала. Да еще, к примеру на реке, в Ростове где-нибудь. Вы пришли из Турции, пустые, как барабан. Несмотря на принятый балласт, борт высоко торчит над водой, являясь огромным парусом. Буксирчик, который должен прижать вас к причалу, старается, конечно, но он не всесилен. Требуется филигранное мастерство капитана, чтобы подойти как можно ближе, вопреки отжимающему ветру - боком ведь надо идти, - да еще и сносящему течению.
В машинном отделении нередко в это время царит Адъ и Израэль. Реверсы главных двигателей следуют один за другим, - десять, двадцать, может быть и больше. Оба компрессора молотят непрерывно и все равно давление в баллонах постепенно снижается, изношенные поршни не успевают напихивать в них новые порции воздуха. У каждого дизеля стоит механик на всякий пожарный случай и злобно матерится, глядя на воздушный манометр.
В этот момент из динамика на носовой мачте раздается команда с мостика:" На баке! Подать носовой!". Матрос размахивается и свернутый в кольца бросательный летит, разворачиваясь вслед за легкостью.
И ведь добросил матрос, что не всегда бывает, но легкость, сука, как лягушка скачет по причалу - резина ведь! Если бы легкость была из мешочка с песком, она прилипла бы к тому месту, где приземлилась, подбегай и начинай вытягивать швартовый.
Но не на этот раз. Береговой швартовщик пытается поймать резво прыгающую резинку, но она, совершив несколько непредсказуемых прыжков, падает в воду.
"Блядь! Пидарасы!!!" - ревет динамик на весь порт и весь Дон с берегами.
Баковые судорожно вытягивают бросательный из реки, сматывая в кольца, но ветер и течение уже сделали свое дело.
Начинается второй акт Мармезонского балета.
"Блядь!!! Пидарасы!!!" - обмениваются между собой мнениями о верхней команде в машине, только никто нас не слышит. Мы отлично представляем себе, что происходит на палубе. Если после судорожных переключений с переднего на задний ход и наоборот, вдруг наступило некоторое затишье, а потом все началось по новой - значит, рогатые опять обосрались. Впрочем, зачастую громкоговорящая связь включается с моста на циркуляр, и все вопли, оттуда раздающиеся, мы слышим и у себя. Здесь динамики такой мощности, что перекрывают грохот всей нашей техники.
Сорок семь реверсов насчитал я однажды. Дед, как вепрь в западне, метался между машинами, - если хоть одна сдохнет, это будет пиздец.
Но ничего сделать нельзя, гавкаться с мостиком в такой момент совершенно бессмысленно.
Вот что может скрываться за простеньким словом "легкость", которая на самом деле является грузом :)
Journal information